В Англии крепостная зависимость исчезла фактически в конце XIV столетия. Огромное большинство населения1, состояло тогда — и ещё больше в XV веке — из свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность. В более крупных господских имениях bailiff (управляющий), некогда сам крепостной, был вытеснен свободным фермером.
Наёмные рабочие в земледелии состояли частью из крестьян, употреблявших свободное время на работу у крупных земельных собственников, частью из особого, относительно и абсолютно немногочисленного, класса собственно наёмных рабочих. К тому же даже эти последние фактически были крестьянами, ведущими самостоятельное хозяйство, так как наряду с заработной платой получали коттедж, а также 4 и больше акров пахотной земли. Кроме того, совместно с крестьянами в собственном смысле они пользовались общинными землями, пасли на них свой скот и добывали топливо: дрова, торф и т. п.2.
Во всех странах Европы феодальное производство характеризуется разделением земли между возможно большим количеством вассально зависимых людей. Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство3. Поэтому, хотя земля в Англии была разделена после норманского завоевания на гигантские баронства, которые нередко включали в себя до 900 старых англосаксонских лордств каждое, тем не менее она была усеяна мелкими крестьянскими хозяйствами и лишь в отдельных местах между этими последними находились крупные господские поместья. Такие отношения при одновременном расцвете городской жизни, характерном для XV столетия, создали возможность того народного богатства, которое с таким красноречием описывает канцлер Фортескью в своих «Laudibus Legum Angliae», но эти отношения исключали возможность капиталистического богатства.
Пролог переворота, создавшего основу капиталистического способа производства, разыгрался в последнюю треть XV и первые десятилетия XVI столетия. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда в результате роспуска феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джемса Стюарта, «везде бесполезно заполняли дома и дворы»4. Хотя королевская власть, будучи сама продуктом буржуазного развития, в своём стремлении к абсолютизму насильственно ускоряла роспуск этих дружин, она отнюдь не была его единственной причиной. Крупные феодалы, стоявшие в самом резком антагонизме к королевской власти и парламенту, создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с земли, на которую последние имели такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы.
Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть. Старую феодальную знать поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил. Превращение пашни в пастбище для овец стало лозунгом феодалов. Харрисон в своей работе «Description of England. Prefixed to Holinshed’s Chronicles» описывает, какое разрушительное влияние на страну оказывала эта экспроприация мелких крестьян. Но, пишет он, «what care our great incroachers!» («какое дело до этого нашим великим узурпаторам!»). Жилища крестьян и коттеджи рабочих насильственно снесены или заброшены.
«Если мы», — говорит Харрисон, — «возьмём старые описи любого рыцарского имения, то увидим, что исчезли бесчисленные дома и мелкие крестьянские хозяйства; что земля[en] кормит теперь гораздо меньшее количество людей; что многие города пришли в упадок, хотя наряду с этим расцветают новые… Я мог бы рассказать кое-что о городах и деревнях, которые были снесены и превращены в пастбища для овец и от которых остались только помещичьи дома».
Жалобы таких старых хроник всегда преувеличены, но они точно рисуют то впечатление, какое совершавшаяся в то время революция в производственных отношениях произвела на современников. Сравнивая сочинения канцлера Фортескью и Томаса Мора, мы ясно видим ту пропасть, которая отделяет XV век от XVI. По справедливому замечанию Торнтона, английский рабочий класс из своего золотого века без всяких переходных ступеней попал в железный век.
Законодательство было испугано этим переворотом. Оно ещё не стояло на той высоте цивилизации, на которой «Wealt of the Nation» [«национальное богатство»], т. е. созидание капитала и беспощадная эксплуатация и пауперизация народной массы, считается ultima Thule5, всякой государственной[en] мудрости. Бэкон в своей истории царствования Генриха VII говорит:
«В это время» (1489 г.) «умножились жалобы на превращение пахотных земель в пастбища» (для овец и т. д.), «требующие лишь присмотра немногих пастухов; земли, сдаваемые в аренду, пожизненную или погодовую» (погодовой арендой жила значительная часть йоменов), «были превращены в крупные имения. Это привело к упадку народа, а следовательно, к упадку городов, церквей, десятин… Король и парламент с мудростью, достойной изумления, старались излечить это зло… Они приняли меры против истребляющей население узурпации общинных земель (depopulating inclosures) и против истребляющего население пастбищного хозяйства (depopulating pasturage), по пятам следующего за этой узурпацией».
Акт Генриха VII, 1489 г., гл. 19, воспрещает сносить крестьянские дома, к которым принадлежит не менее 20 акров земли. Акт, изданный в 25-й год царствования Генриха VIII, возобновляет этот закон. Там говорится, между прочим, что «значительное число арендных земель и большие стада скота, в особенности овец, скопляются в немногих руках, вследствие чего земельные ренты очень возросли, а обработка пашни (tillage) пришла в большой упадок, церкви и дома снесены и поразительно громадные массы людей лишились возможности содержать себя и свои семьи».
Закон предписывает поэтому восстановить запущенные дворы, устанавливает соотношение между пашней и пастбищем и т. д. Один акт 1533 года скорбит о том, что многие собственники имеют до 24 000 овец, и ограничивает допустимое число двумя тысячами6. Одинаково бесплодны были и народные жалобы и законы против экспроприации мелких фермеров и крестьян, издававшиеся в течение 150 лет, начиная с эпохи Генриха VII. Тайну их бесплодности непреднамеренно выдал нам сам Бэкон.
«В акте Генриха VII», — пишет он в своих «Essays, civil and moral», глава 29, — «глубоким и достойным удивления было то, что он создавал земледельческие хозяйства и дворы определённой нормальной величины, т. е. удерживал за ними такое количество земли, при котором они могли давать подданных, достаточно обеспеченных и не находящихся в рабской зависимости, при котором, с другой стороны, плуг держали руки самого собственника, а не наёмника» («to keep the plough in the hand of the owners and not hirelings»)7.
Но капиталистическая система, наоборот, требовала именно рабского положения народных масс, превращения их самих в наёмников и превращения средств их труда в капитал. В течение этого переходного периода законодательство старалось также закрепить минимум 4 акра земли за каждым коттеджем сельского наёмного рабочего и воспрещало последнему принимать в свой коттедж жильцов. Ещё в 1627 г., при Карле I, Роджер Крокер из Фонтмилла был осуждён за то, что выстроил в своём имении Фонтмилл коттедж и не отвёл для него 4 акров земли; ещё в 1638 г., при Карле I, была назначена королевская комиссия с целью добиться соблюдения старых законов, в особенности закона о 4 акрах земли; ещё Кромвель запретил в радиусе 4 миль от Лондона строить дома, при которых не было бы 4 акров земли. Ещё в первую половину XVIII века сельскохозяйственный рабочий жаловался в суд, если к его коттеджу не отводилось от 1 до 2 акров. А теперь он счастлив, если при коттедже имеется маленький огородик или невдалеке от него можно снять несколько квадратных сажен земли.
«Земельные собственники и арендаторы действуют здесь рука об руку», — говорит доктор Хантер. — «Несколько акров при коттедже сделали бы рабочего слишком независимым»8.
Насильственная экспроприация народных масс получила новый страшный толчок в XVI столетии в связи с Реформацией и сопровождавшим её колоссальным расхищением церковных имений. Ко времени Реформации католическая церковь была феодальной собственницей значительной части земли в Англии. Уничтожение монастырей и т. д. превратило в пролетариат их обитателей. Сами церковные имения были в значительной своей части подарены хищным королевским фаворитам или проданы за бесценок спекулирующим фермерам и горожанам, которые массами сгоняли с них их старых наследственных арендаторов и соединяли вместе хозяйства последних. Гарантированное законом право обедневших земледельцев на известную часть церковной десятины было у них молчаливо отнято9. «Pauper ubique jacet»10, — воскликнула королева Елизавета после одного путешествия по Англии. На 43 году её царствования правительство вынуждено было, наконец, официально признать пауперизм, введя налог в пользу бедных.
«Авторам этого закона было стыдно открыто высказать его мотивы, и потому вопреки всем обычаям он вышел в свет без всякой преамбулы» (пояснительного предисловия)11.
Акт, изданный в 16-й год царствования Карла I, 4, объявил этот закон постоянным, и лишь в 1834 году ему была придана новая, более строгая форма12. Эти непосредственные последствия Реформации не были, однако, самым важным её результатом. Церковная собственность составляла религиозную твердыню традиционных отношений земельной собственности. С падением этой твердыни не могли устоять и эти отношения13.
Ещё в последние десятилетия XVII века йомены, независимые крестьяне, были многочисленнее, чем класс арендаторов. Они были главной силой Кромвеля и, даже по признанию Маколея, представляли выгодный контраст по сравнению с кутилами-дворянчиками и их слугами, сельскими попами, на обязанности которых лежало покрывать брачным венцом грехи отставных барских любовниц. Даже и наёмные сельские рабочие были всё ещё совладельцами общинной собственности. Приблизительно к 1750 г. исчезают йомены14, а в последние десятилетия XVIII столетия исчезают всякие следы общинной собственности земледельцев. Мы оставляем здесь в стороне чисто экономические пружины аграрной революции. Нас интересуют её насильственные рычаги.
Во время реставрации Стюартов земельные собственники провели в законодательном порядке ту узурпацию, которая на континенте совершилась везде без всяких законодательных околичностей. Они уничтожили феодальный строй поземельных отношений, т. е. сбросили с себя всякие повинности по отношению к государству, «компенсировали» государство при помощи налогов на крестьянство и остальную народную массу, присвоили себе современное право частной собственности на поместья, на которые они имели лишь феодальное право, и, наконец, октроировали сельским рабочим Англии законы о поселении («laws of settlement»), которые, mutatis mutandis [с соответствующими изменениями], оказали на английских земледельцев такое же влияние, как указ татарина Бориса Годунова на русское крестьянство15.
«Glorious Revolution» (славная революция)16, вместе с Вильгельмом III Оранским17, поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путём прямой узурпации18. Всё это совершалось без малейшего соблюдения норм законности. Присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, поскольку они не были снова утеряны во время республиканской революции, и составляют основу современных княжеских владений английской олигархии19. Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции между прочим для того, чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного земледельческого производства, увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев и т. д. К тому же новая земельная аристократия была естественной союзницей новой банкократии, этой только что вылупившейся из яйца финансовой знати, и владельцев крупных мануфактур, опиравшихся в то время на покровительственные пошлины. Английская буржуазия защищала здесь лишь свои собственные интересы и с этой точки зрения поступала столь же правильно, как и шведские горожане, которые, наоборот, соединившись со своим экономическим оплотом — крестьянством, поддерживали королей, насильственно отбиравших у олигархии награбленные ею коронные земли (начиная с 1604 г. и затем позднее, при Карле X и Карле XI).
Общинная собственность — совершенно отличная от государственной собственности, о которой только что шла речь, — была старогерманским институтом, сохранившимся под покровом феодализма. Мы уже видели, что насильственная узурпация её, сопровождаемая обыкновенно превращением пашни в пастбище, началась в конце XV и продолжалась в XVI веке. Однако в те времена процесс этот совершался в форме отдельных индивидуальных насилий, с которыми законодательство тщетно боролось в течение 150 лет. В XVIII столетии обнаруживается прогресс в том отношении, что сам закон становится орудием грабежа народной земли, хотя попутно крупные фермеры применяют и свои собственные маленькие методы21. Парламентской формой этого грабежа являются «Bills for Inclosures of Commons» (законы об огораживании общинной земли), т. е. декреты, при помощи которых лендлорды сами себе подарили народную землю на правах частной собственности, — декреты, экспроприирующие народ. Сэр Ф. М. Иден, пытающийся изобразить общинную собственность как частную собственность крупных земельных собственников, заступивших место феодалов, сам опровергает свою хитроумную адвокатскую речь, требуя «общего парламентского акта об огораживании общинных земель», признавая, следовательно, что для их превращения в частную собственность необходим парламентский государственный переворот и, с другой стороны, настаивая на законодательном «возмещении убытков» экспроприированных бедняков22.
Когда место независимых йоменов заняли tenants-at-will — мелкие фермеры, арендовавшие землю погодно, сброд людей, рабски приниженных и зависящих от произвола лендлорда, то систематическое расхищение общинных земель наряду с грабежом государственных имуществ особенно помогло образованию тех крупных ферм, которые в XVIII веке назывались капитальными фермами23, или купеческими фермами24, эти же причины способствовали превращению сельского населения в пролетариат, его «высвобождению» для промышленности.
Для XVIII века не было ещё в такой степени ясно, как для XIX, что национальное богатство тождественно с народной бедностью. Отсюда энергичнейшая полемика в экономической литературе того времени относительно «огораживания общинных земель». Из огромного материала, лежащего передо мной, я приведу только немногие места, особенно ярко иллюстрирующие положение того времени.
«Во многих приходах Хартфордшира», — пишет одно возмущённое перо, — «24 фермы по 50–150 акров в каждой соединены в 3 фермы»25. «В Нортгемптоншире и Лестершире очень распространилось огораживание общинных земель, и большинство новых лордств, образовавшихся благодаря огораживанию, превращено в пастбища; вследствие этого во многих лордствах не распахивается и 50 акров, хотя раньше распахивалось до 1 500 акров… Развалины стоявших здесь некогда жилых домов, сараев, конюшен и т. д.» — вот единственные следы, оставшиеся от прежних жителей. «В некоторых местах от ста домов и семей осталось всего… 8 или 10… В большинстве приходов, где огораживание началось всего 15 или 20 лет тому назад, сохранились лишь очень немногие из тех земельных собственников, которые обрабатывали землю раньше, когда поля ещё не были огорожены. Далеко не редки случаи, когда 4 или 5 богатых скотоводов узурпируют большие недавно огороженные лордства, которые раньше находились в руках 20–30 фермеров и такого же количества мелких собственников и других жителей. Все они с их семьями изгнаны из своих владений, вместе с ними изгнано и много других семей, которые находили у них работу и пропитание»26.
Под предлогом огораживания лендлорды захватывали не только пустующие соседние земли, но зачастую также и земли, обрабатываемые сообща или отдельными лицами, арендующими их у общины за определённую плату.
«Я говорю здесь об огораживании открытых до того времени полей и земель, которые уже были обработаны. Даже авторы, защищающие огораживания, признают, что вследствие огораживаний усиливается монопольное положение крупных ферм, повышаются цены на жизненные средства и сокращается население… Даже огораживание пустошей, в том виде, как оно практикуется в настоящее время, лишает бедняков части их средств существования и увеличивает фермы и без того уже слишком крупные»27. «Если земля», — пишет доктор Прайс, — «попадает в руки немногих крупных фермеров, то мелкие фермеры» (которых он раньше характеризовал как «массу мелких собственников и фермеров, обеспечивающих себя и свои семьи продуктами обрабатываемой ими земли, овцами, которые содержатся на общинной земле, птицей, свиньями и т. д., так что им почти не приходится покупать средства существования на рынке») «превращаются в людей, вынужденных добывать себе средства к существованию трудом на других и покупать всё, что им нужно, на рынке… Выполняется, быть может, больше труда, так как больше принуждают к труду…
Города и мануфактуры будут расти, потому что туда сгоняется всё большее количество людей, вынужденных искать себе занятий. Вот те результаты, к которым неизбежно должна приводить концентрация ферм и к которым она действительно приводит в нашем королевстве в течение уже столь многих лет»28.
Общие последствия огораживаний он резюмирует следующим образом:
«В общем, положение низших классов народа ухудшилось почти во всех отношениях, мелкие землевладельцы и фермеры низведены до уровня подёнщиков и наёмников; в то же время добывать средства к жизни в этом положении им стало труднее»29.
Действительно, захват общинной земли и сопровождавшая его революция в земледелии отразились так резко на положении сельскохозяйственных рабочих, что, по словам самого Идена, заработная плата их в 1765–1780 годах стала падать ниже минимума, вследствие чего её приходилось дополнять из средств официальной благотворительности. Их заработной платы, говорит он, «хватало лишь для удовлетворения абсолютно необходимых жизненных потребностей».
Послушаем теперь одного защитника огораживаний и противника доктора Прайса.
«Неправилен вывод, будто страна обезлюдела, поскольку население не расточает более свой труд на открытых полях… Если после превращения мелких крестьян в людей, вынужденных работать на других, приведено в движение большее количество труда, то это только выгодно и желательно для нации» (к которой претерпевшие превращение крестьяне, разумеется, не относятся) «…Продукта получается больше, если их комбинированный труд применяется на одной ферме: таким путём создаётся излишек для мануфактур и, следовательно, число мануфактур — этих золотых россыпей нашей страны — возрастает соответственно количеству производимого хлеба»31.
Сэр Ф. М. Иден, человек торийской окраски и «филантроп», даёт нам, между прочим, образчик того стоического спокойствия духа, с которым экономисты рассматривают самые наглые нарушения «священного права собственности» и самые грубые насилия над личностью, если они требуются для того, чтобы заложить основы капиталистического способа производства. Бесконечный ряд грабежей, жестокостей и измывательств, сопровождавший насильственную экспроприацию народа начиная с последней трети XV и до конца XVIII столетия, приводит его лишь к следующему «весьма удобному» заключительному размышлению:
«Необходимо было установить надлежащую (due) пропорцию между пашней и пастбищем. Ещё в течение всего XIV и большей части XV столетия один акр пастбищ приходился на 2, 3 и даже 4 акра пашни. В середине XVI столетия пропорция эта изменилась так, что 2 акра пастбищ стали приходиться на 2, позднее на 1 акр пашни, пока, наконец, не была достигнута правильная пропорция: 3 акра пастбища на один акр пашни».
В XIX веке исчезло, конечно, и самое воспоминание о связи между земледельцем и общинной собственностью. Не говоря уже о позднейшем времени, сельское население не получило ни копейки вознаграждения за те 3 511 770 акров общинной земли, которые были у него отняты между 1801 и 1831 гг. и подарены лендлордам парламентом, состоящим из лендлордов.
Наконец, последним крупным процессом экспроприации земли у земледельцев является так называемая «Clearing of Estates» («очистка имений» — в действительности очистка их от людей). «Очистка» представляет собой кульминационный пункт всех рассмотренных выше английских методов экспроприации. Выше мы видели, что уже не оставалось независимых крестьян, которых можно было бы вымести, и дело теперь доходит до «очистки» земли от коттеджей, так что сельскохозяйственные рабочие уже не находят себе необходимого места для жилья на обрабатываемой ими земле. Что такое «Clearing of Estates» в собственном смысле, мы можем узнать, лишь обратившись к горной Шотландии, этой обетованной земле современных романов. Там процесс этот отличается своим систематическим характером, широтой масштаба, при котором он совершается разом (в Ирландии лендлорды сносят по нескольку деревень одновременно; в горной Шотландии сразу «очищаются» земельные площади по величине равные германским герцогствам), и, наконец, особой формой экспроприируемой земельной собственности.
Кельты горной Шотландии жили кланами, каждый из которых был собственником занятой им земли. Представитель клана, глава его, или «большой человек», был собственником этой земли лишь в силу титула совершенно так же, как английская королева является в силу своего титула собственницей всего национального земельного фонда. Когда английскому правительству удалось подавить внутренние войны между этими «большими людьми» и прекратить их постоянные набеги на территорию равнинной Шотландии, то главы кланов отнюдь не отказались от своего старого разбойничьего ремесла; была изменена только его форма. Собственной своей властью они превратили своё право собственности в силу титула в право частной собственности и, натолкнувшись на сопротивление рядовых членов клана, решили согнать их с земли путём открытого насилия. «С таким же основанием король Англии мог бы претендовать на право сгонять своих подданных в море», — говорит профессор Ньюмен32. Эту революцию, начавшуюся в Шотландии вслед за последним восстанием сторонников претендента33, можно проследить в её первых фазах по работам сэра Джемса Стюарта34, и Джемса Андерсона36. В XVIII столетии для согнанных с земли гэлов37, запретили к тому же эмиграцию, так как хотели насильно загнать их в Глазго и другие фабричные города38. Как пример метода, господствующего в XIX столетии39, мы возьмём здесь «очистки», произведённые герцогиней Сатерленд. Как только бразды правления попали в руки этой особы, весьма просвещённой в вопросах политической экономии, она решила немедленно же приступить к радикальному экономическому лечению и превратить в пастбище для овец всё графство, население которого прежними мероприятиями аналогичного характера уже было уменьшено до 15 000 человек. С 1814 по 1820 г. эти 15 000 жителей — около 3 000 семей — систематически изгонялись и искоренялись. Все их деревни были разрушены и сожжены, все поля обращены в пастбища. Британские солдаты были посланы для экзекуции, и дело доходило у них до настоящих битв с местными жителями.
Одну старуху сожгли в её собственной избе, так как она отказалась её покинуть. Таким путём эта дама присвоила себе 794 000 акров земли, с незапамятных времён принадлежавших клану. Изгнанным жителям она отвела на берегу моря около 6 000 акров земли, по 2 акра на семью. Эти 6 000 акров раньше пустовали и не приносили собственникам никакого дохода. Герцогиня обнаружила столь высокое благородство чувств, что сдала землю в среднем по 2 шилл. 6 пенсов за акр тем самым членам клана, которые в течение столетий проливали кровь за её род. Всю награбленную у клана землю она разделила на 29 крупных ферм, предназначенных для овцеводства, причём в каждой ферме жила одна-единственная семья, большей частью батраки фермеров-англичан. В 1825 г. 15 000 голов уже были замещены 131 000 овец. Часть аборигенов, изгнанных на морской берег, пыталась прокормиться рыболовством. Они превратились в амфибий и жили, по словам одного английского автора, наполовину на земле, наполовину на воде, но и земля и вода вместе лишь наполовину обеспечивали их существование40.
Но бравых гэлов ждало новое и ещё более тяжёлое испытание за их горно-романтическое преклонение перед «большими людьми» клана. «Большие люди» почувствовали запах рыбы. Они пронюхали в нём нечто прибыльное и сдали морское побережье в аренду крупным лондонским рыботорговцам. Гэлы были изгнаны вторично42.
Но, в конце концов, и часть пастбищ для овец, в свою очередь, превращается в охотничьи парки. Как известно, в Англии нет настоящих лесов. Дикий олень, обитающий в парках аристократов, является уже как бы домашним животным, жирным, как лондонские олдермены. Шотландия представляет собой последнее убежище этой «благородной страсти».
«В горных областях», — пишет Сомерс в 1848 г., — «площадь под лесом значительно расширилась43. Здесь, по одну сторону Гейка, вы видите новый лес Гленфеши, там, по другую его сторону новый лес Ардверики. Там же перед вами Блэк-Маунт, огромная недавно созданная пустошь. С востока к западу, от окрестностей Абердина до скал Обана, тянется в настоящее время непрерывная полоса лесов, между тем как в других частях горной страны новые леса находятся в Лох-Аркейге, Гленгарри, Гленмористоне и т. д. Превращение земли в пастбища для овец… выгнало гэлов на менее плодородные земли. Теперь олень начинает вытеснять овец, что повергает гэлов в ещё более безвыходную нищету… Охотничий парк и народ не могут ужиться вместе. Тот или другой должен исчезнуть. Если в ближайшую четверть века места для охоты будут численно и по своим размерам возрастать в такой же степени, как они возрастали в прошлую четверть века, то ни одного гэла не останется более на родной земле. Это движение среди земельных собственников горных местностей вызвано отчасти модой, аристократической прихотью, страстью к охоте и т. п., отчасти же они торгуют дикими животными, имея в виду исключительно выгоду. Ибо фактически участок горной земли, отведённый для охоты, оказывается во многих случаях несравненно более доходным, чем тот же участок, превращённый в пастбище для овец… Любитель, ищущий места для охоты, готов предложить такую плату, какую только позволяют размеры его кошелька… Бедствия, постигшие горную Шотландию, не менее ужасны, чем те, которые постигли Англию в результате политики норманских королей. Дикие животные получили больше простора, но зато людей теснят всё больше и больше… У народа отнимают одну вольность за другой… И гнёт ежедневно возрастает. «Очистка» и изгнание населения проводятся собственниками как твёрдо установленный принцип, как агротехническая необходимость, подобно тому, как на девственных землях Америки и Австралии выкорчёвываются деревья и кустарники; и эта операция совершается спокойным, деловым образом»44.
Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность — таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путём удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата.
1 «Мелкие земельные собственники, которые своими руками обрабатывали свои собственные поля и довольствовались скромным благосостоянием… составляли тогда гораздо более значительную часть нации, чем теперь… Не менее 160 000 земельных собственников, составлявших вместе с семьями, вероятно, более одной седьмой всего населения, жили обработкой своих мелких freehold-участков» (freehold — полная собственность на землю), «Средний доход этих мелких землевладельцев оценивается в 60–70 фунтов стерлингов. Высчитано, что лиц, обрабатывавших собственную землю, было больше, чем арендаторов чужой земли» (Macaulay. «History о England», 10th ed. London, 1854, v. I, p. 333, 334). Ещё в последнюю треть XVII столетия 4/5 англичан занимались земледелием (там же, стр. 413). — Я цитирую Маколея, потому что он, как систематический фальсификатор истории, по возможности «замазывает» такого рода факты. (назад)
2 Не следует забывать, что даже крепостные не только являлись собственниками, — правда, обязанными платить оброк, — небольших участков земли, примыкавших к их дворам, но и совладельцами общинной земли. «Крестьянин там» (в Силезии) — «крепостной». Тем не менее эти крепостные владеют общинными землями. «До сих пор не удалось склонить силезцев к разделу общинных земель, тогда как в Неймарке уже не осталось деревни, где бы этот раздел не был осуществлён с величайшим успехом» (Mirabeau. «De la Monarchic Prussienne». Londres, 1788, t. II, p. 125,126). (назад)
3 Япония с её чисто феодальной организацией землевладения и с её широко развитым мелкокрестьянским хозяйством даёт гораздо более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазными предрассудками. Быть «либеральным» за счёт средневековья чрезвычайно удобно. (назад)
4 J. Steuart. «An Inquiry into the Principles of Political Oeconomy». Vol. I, Dublin, 1770, p. 52. (назад)
5 Буквально: крайней Фулой; здесь это выражение употребляется в смысле: крайний предел. (Фула — островная страна, находившаяся, по представлению древних, на крайнем севере Европы.) Ред. (назад)
6 В своей «Утопии» Томас Мор говорит об удивительной стране, где «овцы пожирают людей» («Utopia», transl. Robinson, ed. Arber, London, 1869, p. 41). (назад)
7 Бэкон разъясняет связь, существующую между свободным зажиточным крестьянством и хорошей пехотой. «Для поддержания могущества и нравов в королевстве было в высшей степени важно сохранить достаточные размеры аренды, чтобы обеспечить безбедное существование здоровым способным людям и закрепить большую часть земли королевства во владении йоменов, т. е. людей, занимающих среднее положение между благородными и коттерами (cottagers) и батраками… Ибо все наиболее компетентные знатоки военного дела согласны между собой в том… что главную силу армии составляет инфантерия, или пехота. Но чтобы создать хорошую инфантерию, необходимы люди, которые выросли не в рабстве и нищете, а на свободе и в обстановке известного благосостояния. Поэтому, если в государстве главное значение имеют дворяне и высшее общество, а сельское население и пахари состоят лишь из рабочих или батраков, а также из коттеров, т. е. нищих, владеющих хижинами, то при таких условиях возможно иметь хорошую конницу, но отнюдь не хорошую, стойкую пехоту… Мы видим это во Франции и Италии и в некоторых других иностранных землях, где действительно всё население состоит из дворянства и нищих крестьян… так что они вынуждены применять для своих пехотных батальонов наёмные банды швейцарцев и т. п., откуда и проистекает, что эти нации имеют многочисленное население, но мало солдат» («The Reign of Henry VII etc. Verbatim Reprint from Rennet’s England, ed. 1719». London, 1870, p. 308). (назад)
8 Доктор Хантер в «Public Health. 7th Report 1864». London, 1865, p. 134. «Количество земли, предписываемое» (старыми законами), «рассматривается теперь как слишком значительное для рабочих и даже способное превратить их в мелких фермеров» (George Roberts. «The Social History of the People of the Southern Counties of England in Past Centuries». London, 1856, p. 184, 185). (назад)
9 «Право бедных на часть церковной десятины прямо установлено древними статутами» (J. D. Tuchett, цит. соч., т. II, стр. 804, 805). (назад)
10 «Pauper ubique facet» («Везде бедняки обездолены») — слова из сочинения Овидия «Фасты», книга первая, стих 218. (назад)
11 William Cobbett. «A History of the Protestant Reformation», § 471. (назад)
12 Как проявлялся при этом протестантский «дух», видно между прочим из следующего. Несколько земельных собственников и зажиточных фермеров на юге Англии, собравшись и совместно пораскинув мозгами, выработали десять вопросов относительно того, как всего правильнее толковать елизаветинский закон о бедных. Эти вопросы они подали на заключение знаменитому юристу того времени доктору права Снигге (впоследствии при Якове I — судья). «Девятый вопрос гласит: Некоторые богатые фермеры прихода придумали мудрый план, при помощи которого может быть устранено всякое замешательство при выполнении акта. Они предлагают построить в приходе тюрьму. Каждому бедному, который не согласится подвергнуться заключению в означенной тюрьме, должно быть отказано в помощи. Далее, соседние селения должны быть оповещены, что если там найдётся какое-либо лицо, склонное нанять бедных этого прихода, то пусть оно присылает в определённый день запечатанное прошение с указанием самой низкой цены, за которую оно согласно взять к себе и содержать наших бедных. Авторы этого плана думают, что в соседних графствах имеются лица, не желающие работать и не обладающие достаточным состоянием или кредитом, чтобы взять в аренду землю или корабль и таким образом жить не трудясь («so as to live without labour»). Такие лица могли бы сделать приходу очень выгодные предложения. Если же и будет случаться порою, что бедные, отданные на попечение нанимателя, погибнут, то грех падёт на голову последнего, так как приход исполнил свой долг по отношению к этим бедным.
Мы опасаемся, однако, что настоящий акт не допускает подобного рода мудрых мероприятий (prudential measure), но вы должны знать, что все остальные фригольдеры нашего и соседних графств присоединятся к нам и побудят своих представителей в палате общин внести законопроект, разрешающий подвергать бедных тюремному заключению и принудительным работам, так чтобы ни один человек, не согласный подвергаться заключению, не имел права на вспомоществование. Это, надеемся мы, отобьёт у лиц, впавших в нищету, охоту просить вспомоществование» («will prevent persons in distress from wanting relief») (R. Blahey. «The History of Political Literature from the Earliest Times». London, 1855, v. II, p. 84, 85). — В Шотландии крепостное право было уничтожено на несколько столетий позже, чем в Англии. Ещё в 1698 г. Флетчер из Солтуна заявил в шотландском парламенте: «Нищих в Шотландии насчитывается не менее 200 000. Единственное средство против этого, которое я, республиканец в принципе, могу предложить, — это восстановление крепостного права и превращение в рабов всех тех, кто неспособен самостоятельно обеспечить своё существование». Так же говорит и Иден в книге «The State of the Poor», v. I, ch. I, p. 60, 61: «Свобода земледельцев порождает пауперизм. Мануфактуры и торговля — вот истинные родители наших бедных». Иден и цитированный выше шотландский «республиканец в принципе» ошибаются лишь в одном: земледелец сделался пролетарием или паупером не потому, что было уничтожено крепостное право, а потому, что была уничтожена его собственность на землю. — Во Франции, где экспроприация совершилась иным способом, английскому закону о бедных соответствуют Муленский ордонанс 1566г. и эдикт 1656 года. (назад)
13 Господин Роджерс, хотя он был в то время профессором политической экономии в Оксфордском университете, этом центре протестантской ортодоксии, подчёркивает в своём предисловии к «History of Agriculture» факт пауперизации народных масс вследствие Реформации. (назад)
14 «A Letter to Sir Т. С. Bunbury, Brt.: On the High Price of Provisions». By a Suffolk Gentleman. Ipswich, 1795, p. 4. Даже фанатичный защитник крупного фермерства, автор «Inquiry into the Connection between the Present Price of Provision and the Size of Farms etc.». London, 1773, p. 139, говорит: «Я больше всего скорблю… об исчезновении наших йоменов, этой категории людей, которые действительно поддерживали независимость нашей нации; мне грустно видеть, что земли их находите теперь в руках монополистов-лордов и сдаются в аренду мелким фермерам на условиях не намного лучших, чем для вассалов, причём эти фермеры при первом же злосчастном случае могут быть прогнаны». (назад)
15 Очевидно, имеется в виду указ о сыске беглых крестьян, изданный в 1597 г. в царствование Федора Ивановича, когда фактическим правителем России был Борис Годунов. В соответствии с этим указом крестьяне, бежавшие от непосильного гнёта и кабалы помещиков, подлежали в течение пяти лет розыску и принудительному возвращению их прежним хозяевам. (назад)
16 Название «славной революции» в английской буржуазной историографии получил государственный переворот 1688 г., в результате которого в Англии была установлена конституционная монархия, основанная на компромиссе между землевладельческой аристократией и крупной буржуазией. (назад)
17 О моральном облике этого буржуазного героя даёт представление следующее: «Обширные земли в Ирландии, подаренные в 1695 г. леди Оркни, — вот общеизвестный образчик того, как сильна была любовь короля и как велико влияние леди… Любезные услуги леди Оркни по всей вероятности были — foeda labiorum ministeria [грязные услуги любви]». (В коллекции рукописей, собранной Слооном, в Британском музее, № 4224. Рукопись озаглавлена: «The Charakter and Behaviour of King William, Sunderland etc. as represented in Original Letters to the Duke of Shrewsbury from Somers, Halifax, Oxford, Secretary Vernon etc.». Она полна курьёзов.) (назад)
18 «Незаконное отчуждение коронных земель, частью путём продажи, частью путём дарения, составляет скандальную главу английской истории… гигантское надувательство нации (gigantic fraud on the nation)» (F. W. Newman. «Lectures on Political Economy». London, 1851, p. 129, 130). {Подробные данные относительно того, как крупные землевладельцы современной Англии приобрели свои владения, см. в [Evans, N. R.] «Our old Nobility». By Noblesse Oblige. London, 1879. Ф. Э.} (назад)
19 См., например, памфлет Э. Бёрка20. о герцогском доме Бедфордов, отпрыском которого является лорд Джон Рассел, «the tomtit of liberalism» [«птичка-невеличка либерализма»]. (назад)
20 Имеется в виду вышедший в 1796 г. в Лондоне памфлет «Письмо достопочтенного Эдмунда Бёрка благородному лорду по поводу упрёков, сделанных в его адрес и в отношении его пенсии герцогом Бедфордом и графом Лодерделем в палате лордов в начале нынешней сессии парламента» («A Letter from the Right Honourable Edmund Burke to a Noble Lord, on the Attacks made upon him and his Pension, in the House of Lords, by the Duke of Bedford, and the Earl of Lauderdale, Early in the present Sessions of Parliament»). (назад)
21 «Фермеры запрещают коттерам держать какие бы то ни было живые существа, кроме них самих, под тем предлогом, что, если бы у них были скот и птица, они стали бы воровать корм у фермеров. Они говорят также: если хочешь, чтобы коттер был трудолюбив, держи его в бедности. В действительности всё дело сводится к тому, что фермеры узурпируют таким образом все права на общинные земли» («A Political Inquiry into the Consequences of Enclosing Waste Lands». London, 1785, p. 75). (назад)
22 Eden, цит. соч., предисловие. (назад)
23 «Capital farms» («Two Letters on the Flour Trade and the Dearness of Corn». By a Person in Business. London, 1767, p. 19, 20). (назад)
24 «Merchant-farms» («An Enquiry into the Causes of the Present High Price or Provisions». London, 1767, p. III, примечание). Автором этой хорошей работы, выпущенной в свет анонимно, является священник Натаниел Форстер. (назад)
25 Thomas Wright. «A short address to the Public on the Monopoly of large farms», 1779, p. 2, 3. (назад)
26 Rev. Addington. «Inquiry into the Reasons for and against Inclosing Open Fields». London, 1772, p. 37–43, passim. (назад)
27 Dr. R. Price. «Observations on Reversionary Payments», 6 ed. By W. Morgan. London, 1803, v. II, p. 155. Прочтите Форстера, Аддингтона, Кента, Прайса и Джемса Андерсона и сравните с ними жалкую сикофантскую болтовню Мак-Куллоха в его каталоге: «The Literature of political Economy». London, 1845. (назад)
28 Dr. R. Price, цит. соч., стр. 147. (назад)
29 Там же, стр. 159. Это напоминает Древний Рим. «Богатые овладели большей частью неразделённых земель. Полагаясь на благоприятно сложившиеся для них условия того времени, они не боялись, что земли эти будут у них отобраны обратно, и потому покупали расположенные по соседству участки бедняков, частью с согласия последних, частью же брали их силой, так что теперь они стали распахивать сразу очень обширные площади вместо разбросанных полей. При этом для земледельческих работ и скотоводства они употребляли рабов, так как свободные люди были бы взяты на военную службу и, следовательно, не могли бы у них работать; обладание рабами приносило им крупную выгоду ещё и потому, что вследствие освобождения от военной службы рабы могли беспрепятственно размножаться и имели много детей. Таким образом сильные люди сосредоточили в своих руках все богатства, и вся страна кишела рабами. Италийцев же становилось всё меньше из-за свирепствовавшей среди них нищеты, налогов и военной службы. А когда наступали мирные времена, они были осуждены на полную бездеятельность, так как богатые владели всей землёй и вместо свободных людей использовали рабов для возделывания земли» (Appian. «R?mische B?rgerkriege», I, 7). Это место относится к эпохе, предшествовавшей закону Лициния30. Военная служба, так сильно ускорившая разорение римского плебса, для Карла Великого была главным средством быстрого превращения свободных немецких крестьян в феодально зависимых и крепостных. (назад)
30 Закон Лициния — закон, принятый в Древнем Риме в 367 г. до н. э. Им предусматривалось известное ограничение права передачи общественных земель в личное пользование и частичная кассация долгов. Направленный против роста крупного землевладения и привилегий патрицианской знати, он отражал некоторое усиление экономических и политических позиций плебса. Авторство закона римской традицией приписывается народным трибунам Лицинию и Секстию. (назад)
31 [J. Arbuthnot.]«An Inquiry into the Connection between the Present Price of Provisions etc.», p. 124, 129. Подобные же рассуждения, но с противоположной тенденцией, мы находим у другого автора: «Рабочие изгнаны из своих коттеджей и вынуждены устремиться в города в поисках занятий, — но при этом получается больше прибавочного продукта, и таким образом капитал возрастает» ([R. B. Seeley.] «The Perils of the Nation», 2nd ed. London, 1843, p. XIV). (назад)
32 F. W. Newman. «Lectures on Political Economy». London, 1851, p. 132. (назад)
33 Имеется в виду восстание в 1745–1746 гг. сторонников королевской династии Стюартов, которые требовали возведения на английский престол так называемого «молодого претендента» Чарлза Эдварда. Восстание в то же время отражало протест народных масс Шотландии и Англии против эксплуатации их лендлордами и массового обезземеливания. Вслед за подавлением восстания регулярными войсками Англии клановая система в горной Шотландии начала усиленно разлагаться, и сгон крестьян с земли приобрёл ещё более интенсивный характер. (назад)
34 Стюарт говорит: «Рента с этих земельных участков» (он ошибочно подводит под экономическую категорию земельной ренты дань, уплачиваемую таксменами35. главе клана) «весьма незначительна по сравнению с их размерами; что же касается числа лиц, живущих арендой, то, быть может, окажется, что клочок земли в горных местностях Шотландии кормит в десять раз больше людей, чем земля такой же ценности в самых богатых провинциях» (James Steuart. «An Inquiry into the Principles of Political Oeconomy». London, 1767, v. I, ch. XVI, p. 104). (назад)
35 Таксменами, как поясняет сам Маркс в статье «Выборы. — Финансовые осложнения. — Герцогиня Сатерленд и рабство» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, том 8, стр. 521–528), назывались в Шотландии при господстве клановой системы старейшины, подчинённые непосредственно вождю клана — лэрду («большому человеку»). Этот последний раздавал старейшинам на их попечение землю («так»), являвшуюся собственностью всего клана, а в знак признания власти лэрда ему платили небольшую дань. Таксмены, в свою очередь, распределяли земельные участки между своими вассалами. С разложением клановой системы лэрд превращается, в лендлорда, а таксмены становятся по существу капиталистическими фермерами. Вместе с тем и прежняя дань уступает место земельной ренте. (назад)
36 James Anderson. «Observations on the means of exciting a spirit of National Industry etc.». Edinburgh, 1777. (назад)
37 Гэлы — коренное население горных районов Северной и Западной Шотландии, потомки древних кельтов. (назад)
38 В 1860 году насильственно экспроприированные были вывезены в Канаду, причём им давали заведомо ложные обещания. Некоторые из них бежали в горы и на соседние острова. За ними была организована погоня из полицейских, от которых они скрылись после рукопашной схватки. (назад)
39 «В горных областях», — пишет в 1814 г. Бьюкенен, комментатор А. Смита, «старая система собственности ежедневно насильственно опрокидывается… Лендлорд, не обращая внимания на наследственных арендаторов» (в данном случае эта категория также неправильно применена), «отдаёт землю тому, кто предлагает за неё высшую плату, и если этот последний улучшает землю, он тотчас же вводит новую систему культуры. Земля, раньше усеянная мелкими крестьянами, была населена в соответствии с количеством получаемого с неё продукта; при новой системе улучшенной культуры и увеличенной ренты стараются получить возможно больше продукта при возможно меньших издержках и ради этой цели удаляют все руки, ставшие бесполезными… Люди, изгнанные из родных мест, ищут средства существования в фабричных городах и т. д.» (David Buchanan. «Observations on etc. A. Smith’s Wealth of Nations». Edinburgh, 1814, v. IV, p. 144). «Шотландская знать экспроприировала крестьянские семьи, выбросив их, как сорную траву; она обращается с деревнями и их населением, как индейцы, охваченные местью, обращаются с берлогами диких зверей… Человек продаётся за овчину, за баранью ногу, даже ещё дешевле… При набеге на северные провинции Китая на совете монголов было предложено уничтожить обитателей и превратить их землю в пастбище. Многие лендлорды горной Шотландии осуществили этот проект в собственной стране по отношению к своим соотечественникам» (George Ensor. «An Inquiry concerning the Population of Nations». London, 1818, p. 215, 216). (назад)
40 Когда нынешняя герцогиня Сатерленд устроила в Лондоне пышную встречу миссис Бичер-Стоу, автору «Хижины дяди Тома», с целью продемонстрировать свою симпатию к неграм-рабам Американской республики, — об этой симпатии она вместе с другими аристократками благоразумно забыла во время Гражданской войны, когда все «благородные» английские сердца сочувствовали рабовладельцам, — я рассказал в «New-York Tribune» о том, как живут рабы самой Сатерленд41, (часть моей статьи цитирована Кэри в «The Slave Trade». Philadelphia, 1853, p. 202, 203). Статья эта была перепечатана одной шотландской газетой и вызвала энергичную полемику между этой последней и сикофантами Сатерленд. (назад)
41 Маркс имеет в виду свою статью: «Выборы. — Финансовые осложнения. — Герцогиня Сатерленд и рабство», опубликованную в газете «New-York Daily Tribune» 9 февраля 1853 г. (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, том 8, стр. 521–528). (назад)
42 Интересные данные об этой рыбной торговле мы находим у Давида Уркарта в «Portfolio. New Series». — Нассау У. Сениор в своём выше цитированном, посмертно[en] изданном сочинении «Journals, Conversations and Essay relating to Ireland», London, 1868, квалифицирует «мероприятия в Сатерлендшире как одну из самых благодетельных «очисток» (clearings), какие только знает человечество». (назад)
43 В шотландских «deer forests» [«охотничьих парках»] нет ни одного дерева. Овец угоняют прочь, на место их сгоняют оленей на голые горы и называют это «deer forest». Таким образом, здесь нет даже лесоразведения. (назад)
44 Robert Somers. «Letters from the Highlands; or, the Famine of 1847». London, 1848, p, 12–28 passim. Эти письма появились первоначально в «Times». Английские экономисты, само собой разумеется, объясняли голод, постигший гэлов в 1847 г., их перенаселением. Во всяком случае гэлы, видите ли, «давили» на средства своего пропитания. В Германии «очистка имений», или, как она называлась здесь, «Bauernlegen», развилась с особенной силой после Тридцатилетней войны и ещё в 1790 г. вызвала крестьянские восстания в курфюршестве Саксонии. Она распространилась в Восточной Германии. В большинстве провинций Пруссии право собственности было гарантировано крестьянам впервые Фридрихом II. Завоевав Силезию, он принудил её земельных собственников восстановить крестьянские дома, амбары и т. п. и снабдить крестьянские хозяйства скотом и орудиями. Ему нужны были солдаты для армии и плательщики налогов для казначейства. Насколько приятна была жизнь крестьянина при Фридрихе II с его безобразной финансовой системой и управлением, представляющим собой смесь деспотизма, бюрократизма и феодализма, свидетельствуют следующие слова Мирабо, горячего поклонника Фридриха: «Лён составляет одно из главных богатств земледельца Северной Германии. Но, к несчастью для рода человеческого, это — только средство против крайней нищеты, а не источник благосостояния. Прямые налоги, барщина, повинности всякого рода разоряют крестьянина, который к тому же платит косвенные налоги на всё, что он покупает… и в довершение бедствия он не смеет продавать свою продукцию там, где хочет, и за столько, за сколько хочет; он не смеет покупать необходимые ему продукты у тех купцов, которые согласны продать их за наиболее подходящую цену.
Все эти обстоятельства мало-помалу разоряют его, и он не мог бы платить прямых налогов, если бы не занимался прядением; это последнее составляет для него необходимое подспорье, давая возможность использовать силы его жены, его детей, слуг и служанок и его самого. Но какая жалкая жизнь, даже с этим подспорьем! Летом он работает как каторжник на пахоте и на уборке урожая, ложится в 9 часов и встаёт в 2, чтобы управиться с работой; зимой он должен бы восстановить свои силы, пользуясь более продолжительным отдыхом, но у него не хватит зерна на хлеб и на семена, если он продаст часть своих продуктов для того, чтобы уплатить налоги. Итак, приходится прясть, чтобы заполнить эту прореху… и прясть с величайшим усердием. Поэтому крестьянин зимой ложится в полночь или в час ночи и встаёт в пять или шесть часов утра или же ложится в девять и встаёт в два, — и так ежедневно в течение всей своей жизни, за исключением воскресных дней… Это чрезмерно продолжительное бодрствование и этот чрезмерный труд истощают организм человека; вот почему в деревне мужчины и женщины стареют гораздо скорее, чем в городах» (Mirabeau, цит. соч., т. III, стр. 212 и сл.).
Добавление к 2 изданию. В апреле 1866 г., 18 лет спустя после опубликования цитированной выше работы Роберта Сомерса, профессор Лион Леви читал в Обществе искусств и ремёсел45, доклад о превращении пастбищ для овец в охотничьи парки. Он рассказывал, насколько подвинулось вперёд превращение горной Шотландии в пустыню, и между прочим говорил: «Изгнание населения и превращение земли в пастбища для овец послужило самым удобным средством для получения дохода без всяких затрат… Замена пастбищ для овец охотничьими парками стала обычной в горной Шотландии. Овцы изгоняются дикими животными, подобно тому как раньше изгонялись люди, чтобы очистить место для овец… Вы можете пройти от поместий графа Далхузи в Форфаршире вплоть до Джон-о’Гротс, не выходя из леса. Во многих» (из этих лесов) «давно уже живут лисицы, дикие кошки, куницы, хорьки, ласки и альпийские зайцы; кролики же, белки и крысы появились там лишь в последнее время. Огромные земельные площади, фигурирующие в шотландской статистике как необычайно богатые и обширные луга, не подвергаются теперь никакой обработке и улучшениям и служат исключительно охотничьей забаве немногих лиц, — забаве, продолжающейся лишь несколько дней в году». Лондонский «Economist» от 2 июня 1866 года пишет: «Одна шотландская газета в числе новостей последней недели между прочим сообщает: «Одна из лучших овцеферм в Сатерлендшире, за которую недавно по истечении срока контракта было предложено 1 200 фунтов стерлингов годовой ренты, превращена в охотничий парк!». Феодальные инстинкты проявляются так же… как во времена норманского завоевания… когда было снесено 36 деревень, чтобы создать на их месте новый лес…
Два миллиона акров, в том числе несколько плодороднейших районов Шотландии, превращены в совершенную пустыню. Трава, произрастающая на лугах в Глен-Тилт, считалась наиболее питательной в графстве Перт; охотничий парк в Бен-Олдер давал в прошлом самую лучшую траву в обширном округе Баденок; часть леса Блэк-Маунт представляла собой самое лучшее в Шотландии пастбище для чёрных овец. О размерах площади, превращённой в пустоши ради любителей охоты, можно себе составить представление на основании того факта, что площадь эта охватывает гораздо более обширное пространство, чем всё графство Перт. Как много теряет страна вследствие этого насильственного опустошения, видно из того, что на земле под лесом Бен-Ол; можно было бы прокормить 15 000 овец и что площадь этого леса составляет лишь 1/30 всей охотничьей области Шотландии… Вся эта охотничья земля стала совершенно непроизводительной… результат тот же, как если бы она была затоплена водой Северного моря. Сильная рука закона должна бы положить конец этому искусственному созданию пустошей или пустырей». (назад)
45 Общество искусств и ремёсел (Society of Arts) — буржуазно-просветительное и филантропическое общество, основанное в 1754 году в Лондоне. Общество широковещательно объявляло своей целью «поощрение искусств, ремёсел и торговли» и всех тех, кто способствует «предоставлению беднякам занятий, расширению торговли, обогащению страны» и т. п. Оно пыталось выступать в роли посредника между рабочими и предпринимателями. Это общество Маркс называл «обществом искусств и надувательств». (назад)
